Василий Рублев: "бездельник", который оказался Великим Рисовальщиком

("Свободный курс", 6 марта 1997 г.)

С 24 февраля в выставочном зале Союза художников проходит первая посмертная выставка работ уникального барнаульского художника Василия Рублева, посвященная шестидесятилетию со дня его рождения.

Первая - большая, потому что первая-маленькая была организована два года назад в выставочном зале центра культуры АГТУ.

В сегодняшней экспозиции - более трехсот работ: скульптурных, живописных и графических. Но это лишь небольшая часть того, что успел натворить за свою короткую жизнь человек, которого многие братья по цеху считали бездельником.

Хоть печенье, хоть варенье
На живописи и графике в прежние застойные времена нельзя было заработать столько, во сколько оценивались государством, скажем, скульптурно-монументальные мемориалы, иметь которые почитал за честь каждый уважающий себя колхоз. Поэтому ведущие скульпторы и монументалисты были самыми состоятельными персонами не только в своей среде, но и в среде прочего советского социума.

А самым "неведущим" среди них был Василий Рублев.

Заказы он, конечно же, получал, но работал над ними очень медленно и, казалось, так от них утомлялся, что давали ему эти самые заказы не очень охотно и как бы даже из жалости - чтоб он хотя бы с голоду не умер.

Поэтому неудивительно, что Рублев всегда производил впечатление человека, питающегося исключительно святым духом. Он и внешне сильно смахивал на святого: высокий, худой и даже как бы высушенный, с тончайшей кожей на лице.

Но эти "кожа да кости" излучали всегда такой радостный покой и творческую энергию, что о мирском рядом с ним и думать было как-то неудобно.

А между тем его ученики, приглашая в мастерскую Рублева какого-нибудь новичка, ненавязчиво, но настоятельно рекомендовали ему прихватить с собой "на всякий случай" что-нибудь съестное: хоть пачку печенья, хоть банку консервов.

Да, господа хорошие, у "бездельника" Рублева были ученики. Их было совсем немного - едва ли наберется и десяток. Все они сейчас - состоявшиеся художники. И однако всем им уже почти три года ох как недостает "Васенькиных уроков", на которых Рублев учил своих взрослых подопечных любоваться всем подряд и рисовать всегда и все, что попадет в noлe зрения - чтобы постоянно тренировать руку, глаз и душу.

"Бездельник" Рублев был Великим Рисовальщиком. Но об этом до поры до времени знали лишь его ученики...

Христианин восточного толка
При жизни Рублев удостоился лишь одной персональной выставки - в 1989 году. А до этого принято было считать, что выставлять ему особенно и нечего.

Поэтому неудивительно, что работающие братья по цеху никак не могли взять в толк, чем же Рублев занимается целыми днями в своей огромной мастерской на улице Энтузиастов?

- Действительно, своим кажущимся бездельем он раздражал очень многих, - рассказывает вдова художника Маргарита Соколова, которая прожила со своим Мастером последние девять лет его жизни. - На взгляд обывателя, каким была и я, школьная учительница, до встречи с Васей, трудолюбие связано с методичной планомерной работой, с полной отдачей - до утомления, до пота... Поэтому, когда он изредка позволял мне находиться рядом с ним в мастерской целый день, я поначалу очень раздражалась. Мне казалось, что он ничего не делает: ходит из угла в угол, моет стаканы, перебирает какие-то досточки, перекладывает бумагу...

Сейчас я понимаю, что это и был самый важный момент в его творчестве - он как бы настраивался на связь с предметом, с природой, получал от вещей какие-то одному ему заметные знаки.

Для человека девяностых никакого открытия в образе жизни, мироощущении и творческом самовыражении Василия Рублева, конечно же, нет. Мы все читали понемногу о восточной философии дзэн (хотя бы в связи с популярными ныне восточными единоборствами) и знаем поверхностно, что смысл ее заключается в перестройке сознания посредством всемерного самосовершенствования и специального психотренинга, с помощью которого каждый, кто пожелает, может аккумулировать собственную энергию и направлять ее в любое русло.

Но мы это просто, по-дилетантски, знаем, а Рублев так жил. Книжки по восточной философии (запрещенные в ту пору) читали все его ученики, но истинным адептом науки духовного самосовершенствования стал только он. Если бы он был православным христианином, его смело можно было бы поставить в один ряд с героями Достоевского: старцем Зосимой, Алешей Карамазовым, князем Мышкиным...

Но в христианство Рублева не пускала гордыня: он полагал, что между художником и природой никто не должен стоять, что художник должен уметь "вплавляться" в природу сам и делать это так корректно, чтоб не разрушились ее внутренние связи и сохранилась тайна.

А между тем энергия так его переполняла, что делился он ею совершенно по-христиански.

"Васенькины уроки"
Обыкновенно на Рублевские уроки собирались по три-пять художников и одна "натура", которую либо обнажали, либо нет, и предлагали принимать поочередно разные позы: десять минут постоять, пятнадцать - посидеть, двадцать - полежать. Но так гуманно с "натурой" поступали не только из опасения переутомить ее (ведь за позирование "натуре" ничего не платили), но, главным образом, для того, чтобы не утратить чистоту и новизну первого (а значит, самого верного!) - впечатления.

А для того, чтобы все время обновлять новизну восприятия, вокруг "натуры", застывшей в "стоячей десятиминутке", постоянно перемещались, меняя ракурсы и делая чуть ли не по одному наброску в одну-две минуты.

Атмосферу напряженной творческой радости в эти мгновения, казалось, можно было потрогать рукой - настолько она была ощутимой и плотной. Кусочки угля или сангины мелкой крошкой зависали в воздухе, а листы с набросками моментально схваченного мгновения отлетали на пол.

"Мысль придет потом, сначала надо нырнуть в бездну".
(Из дневниковой записи Рублева.)

"Все!" - наконец говорил учитель. И тогда рисунки раскладывались на полу и подвергались тщательнейшему разбору. И хотя непосвященному взгляду превосходными казались все, Рублев почти всё безжалостно выбраковывал, оставляя только самое лучшее.

Точно так же он поступал и один на один с собой. Когда под рукой не было никакой живой натуры, Рублев принимался за... свое лицо.

"Я не хочу видеть свою рожу, как она есть, как она открывается прямому взгляду. Мне хочется увидеть в ней нечто значительное, не мне принадлежащее. И мне это удается, когда я начинаю рисовать".
(Из дневниковой записи Рублева.)

Если исходить только из количества его автопортретов, то можно подумать, что он страдал комплексом Нарцисса. Однако если рассматривать каждый рисунок по отдельности, становится ясно, что к своему лицу он относился так же придирчиво, как к любой другой натуре, - то серьезно-глубокомысленно, то радостным восхищением, а по большей части - с веселой иронией. И так же, как на уроках, большую часть набросков Рублев уничтожал.

Может быть, отчасти именно поэтому свои прекрасные (энергичные, вдохновенные, экспрессивные) натурные этюды он рисовал на... грубой серо-коричневой обёрточной бумаге, которую добывал в окрестных магазинах. Столько хорошей бумаги для профессионального рисования он бы просто не смог купить...

Цифру общего количества рисунков, созданных художником за годы его жизни, назвать не сможет никто, а представить ее даже страшно - это должна быть какая-то сумасшедше-астрономическая величина. Потому что только лучших, по мнению самого Рублева, рисунков в мастерской после смерти художника насчитали больше двенадцати (!!!) тысяч.

Третьяковка в Барнауле
Половина творческого наследия Мастера находится сейчас в доме его Маргариты. Другая половина принадлежит дочери Надежде, которая в настоящее время ищет финансовые возможности устроить выставку отца в Париже.

А у Маргариты выставка находится прямо в квартире: стены одной комнаты сплошь увешаны живописными работами, а в другой хранятся рисунки. Причем в этой второй комнате Маргарита постаралась создать специфическую атмосферу музейного запасника: рисунки лежат в закрытых коробках, которые стоят не на полу, а на кроватях, окна всегда занавешены простынями, а поп в комнате не моется почти три года.

Для выставки процесс отбора графического наследия Рублева занял у его участников - художников Евгения Скурихина, Татьяны Ашкинази и искусствоведа Натальи Царевой - около четырех суток, хотя обычно для этого достаточно бывает нескольких часов.

В последние сутки, когда было отобрано шестьсот пятьдесят рисунков, Скурихин жестко сказал: "Отбирать будем - как для Третьяковки!" И в выставочный зал, в результате, отправили двести девяносто графических листов.

Над экспозицией выставки ученики Рублева поработали на славу: чистая и светлая, строгая и радостная, она сама по себе стала как бы произведением искусства.

Поэтому теперь всякий, кто хоть немного способен улавливать энергетику линий и черно-белых пятен, наверняка поймет, что Василий Рублев был поистине Великим Рисовальщиком.

Елена РЯБОВА.