("Свободный курс", 26 ноября 1998 г.)

Ученые-филологи, преподаватели АГУ - Александр Куляпин и Вячеслав Десятов - 12 ноября вернулись из Лозанны (Швейцария), где проходил научный симпозиум, посвященный русской литературе. Нас заинтересовало название доклада Десятова: "Арнольд Шварценеггер - последний герой русской литературы". Заинтригованные этим названием, мы пригласили обоих преподавателей в редакцию "СК", чтобы разузнать побольше и о старине Арнольде, и о Лозанне, и вообще, как там в современной литературе жизнь процветает (благо, что оба занимаются писателями ХХ века).

А.К.: Это был научный симпозиум "Экфрасис в русской литературе". То есть предполагалось проследить связи русской литературы с живописью, со скульптурой, в общем, с изобразительными искусствами. В основном эти связи отслеживались на материалах русской литературы ХХ века, но были доклады и по Пушкину...

- ХХ век, это то, что было до Перестройки?

В.Д.: Нет, у меня доклад был уже по постперестроечным авторам - Виктору Пелевину и Тимуру Кибирову.

А.К.: В основном, конечно, присутствовали доклады по авторам Серебряного века, по символистам. А вот Пелевин - это, наверняка, самое последнее.

- Русская литература, тем более современная, и в Швейцарии?

А.К.: Собрал симпозиум Лозаннский университет. Организатор - Леонид Михайлович Геллер, профессор этого университета. Сам он родился в России, школьником его увезли в Польшу, а потом он оказался во Франции. Отец его, кстати, очень известный историк Михаил Геллер.

- Понятно, если бы туда пригласили ученых из МГУ, Петербурга. А как вы там оказались, специально списывались с Геллером?

А.К.: Нет, мы с ним лично знакомы. Познакомились на конференции в Тамбове.

- Вообще-то, до Швейцарии доехать дороговато. Вам АГУ помог с билетами?

В.Д.: Путь до Москвы и обратно от Москвы оплатил филфак университета, мы очень благодарны родному факультету. А от Москвы в Швейцарию и обратно до Москвы - принимающая сторона.

- Туда только из России ученые съехались?

А.К.: Нет, из России нас было только четыре человека: двое нас и двое из Москвы. Кроме нас на симпозиуме были слависты из Франции, Германии, Швейцарии, несколько поляков и два украинца. Один из украинцев непосредственно из Киева, а другой - из Берлина.

- И европейцы живо интересуются нашей литературой? Наверное, только теми же символистами?

В.Д.: Нет, читают и современных, и ныне позабытых у нас авторов. Есть такой пролетарский поэт Владимир Кириллов. В России он сейчас почти никому не известен. А на Западе его знают и ценят, мне там ксерокопию большой статьи о нем дали. Один француз делал доклад, как ни странно, по роману Горького "Жизнь Клима Самгина". Другой француз делал доклад "Экфрасис у Пушкина". Все доклады на русском языке. Только один поляк читал по-польски. Интересуются иностранцы всем. Правда, в связи с тем, что произошло в России за последние годы, поток студентов-славистов значительно снизился. В Лозанне их учится всего около 20. Хотя я разговорился там с одной студенткой, она несколько раз уже побывала у нас: в Петербурге долго жила, в Ташкенте. Чувствуется у их студентов сильная языковая практика.

- Объясните, в чем же все-таки выражаются связи литературы с искусством, что это за экфрасис такой?

В.Д.: Например, существует картина "Последний день Помпеи" Брюллова. Гоголь писал об этой картине. А исследователь анализирует эту работу Гоголя. Что привлекает внимание Гоголя, что он своего привносит. Вот это и есть упрощенное понятие экфрасиса.

А.К.: То есть словесный перевод с языка живописи на язык литературы, словестный эквивалент изобразительного искусства. Есть и обратный перевод. Иллюстрации к работам. На симпозиуме, наверное, только у меня в докладе был задет пример иллюстраций. Это иллюстрации Зощенко к собственным литературным произведениям.

- Алтайские ученые достойно показали себя в Швейцарии?

А.К.: Я скажу о докладе Вячеслава Владимировича, о себе как-то не скромно. Тем более, что даже само название у него достаточно интригующее. И материал очень интересный. И проблематика весьма актуальна: Россия и Запад. Это было очень живо принято. Реакция и в зале и в кулуарах была живой.

В.Д.: К теме экфрасиса мой доклад имел отношение постольку, поскольку кинообраз Арнольда Шварценеггера, то есть образ киноискусства, имеет место в произведениях русской литературы. Я брал два произведения. Первое - стихотворение Тимура Кибирова - на мой взгляд одного из наиболее интересных современных российских поэтов - "Сереже Гандлевскому о некоторых аспектах нынешней социокультурной ситуации". Послание - любимый жанр Кибирова. А второе произведение - многие наверняка читали - роман Пелевина "Чапаев и Пустота". Во второй главе романа происходит алхимический брак между Россией и Западом. Россия - это Просто Мария, Запад, соответственно, Арнольд Шварценеггер.

Понятно, что у Пелевина не просто Просто Мария и не просто супермен. Это совершенно символические фигуры. Мария - и блоковская Незнакомка, Прекрасная дама, и набоковская Машенька. А Шварценеггер - это наследник Фридриха Ницше, сверхчеловек. Там даже появляется портрет Ницше. Хотя конкретно он не называется, но можно узнать иступленный взгляд, огромные усы, которые больше похожи на бороду, растущую прямо из-под носа. В книге обыгрываются три фильма Джеймса Кэмерона: "Терминатор", "Терминатор II" и "Правдивая ложь". Чуть позже обыгрывается фильм "Джуниор".

С Марией у Пелевина происходит то же самое, что и с главарем арабов-террористов из "Правдивой лжи". Он повис на ракете, и его выстрелил Шварценеггер со словами "вы уволены". Аналогичное происходит в этом алхимическом браке между Россией и Западом. Брак оказывается неудачным. Пелевин занимает очень радикальную позицию. Нельзя сказать, конечно, что он антизападник или антивосточник. Но все же. Кстати, там в "Чапаеве и пустоте" дальше идет попытка брака России с Востоком. Этот брак тоже заканчивается неудачей.

У Пелевина очень много литературных подтекстов, начиная с Блока. Блок мечтал о том, что Россия превратится в новую Америку. В стихотворении 13-го года "Новая Америка" он пишет, что "черный уголь" - жених невесты России. Пелевин издевается над подобными мечтаниями.

- А не может быть такого, что каждый исследователь ищет в книгах то, что он хочет найти? Ведь возможно, что тот же Пелевин вовсе не то хотел сказать?

В.Д.: Я неоднократно сталкивался с мнением, что современные критики ищут в литературе то, что хотят найти. Вообще-то это точка зрения XIX века. Вся литература ХХ века насквозь цитатна, аллюзийна. То есть литература полна высказываниями о литературе. Это не я нахожу у Пелевина. Там прямо Мария называется Незнакомкой, Прекрасной дамой. Или мечты Блока о человеке-артисте. Блок провозглашает кризис гуманизма, и в будущем должен прийти человек-артист. Это идея, прямо восходящая к Вагнеру, Ницше. И у Пелевина является американский человек-артист, сверхчеловек Шварценеггер.

- Новая литература почему-то полностью строится на цитатах, на аналогиях со старой литературой. Не кажется ли вам, что в этом есть что-то от японской, от восточной культуры вообще?

В.Д.: Цитатная литература характерна для эпохи постмодернизма. Это ярко прослеживается с 60-х годов. И в кино то же самое. И в искусстве вообще. Постмодернизм сильно связан с философией Востока. Философия Востока в этом веке очень активно вторгается на Запад. Беккет, Селинджер, Гессе и другие испытали очень сильное влияние восточных учений.

А.К.: Но тенденция цитирования в литературе - это не полностью восточное. Она так же и очень русская: Пушкин, Гоголь...

- Значит, уже нет чистой литературы? Той, что основана на чем-то сугубо своем, без цитирования. А есть только литература литературы?

А.К.: Может, конечно, и в наше время писатель, так сказать от сохи, выйти из своей глуши, посмотреть открытыми глазами на мир и написать нечто свое. Но мы-то сразу заметим в его творчестве те или иные культурные клише. Потому что мы что-то такое уже читали. А он думает, что изобрел невелосипед, а что-то новое.

В.Д.: Известный критик Вячеслав Курицын называет постмодернизм новой первобытной культурой. В чем ее первобытность? Раньше культура отсылала к реальности. Первобытный человек рисовал на стенке быка. Подразумевалось, что это тот бык, который бегает. А сейчас новая первобытная культура уже не имеет отношения к реальности. Она строит новые термины типа гиперреальность.

- Вы исследуете современную отечественную литературу. У вас нет желания поработать с массовой литературой вроде детективов, боевиков, женских романов?

А.К.: У нас как бы и нет. А вот возвращаясь к теме симпозиума, там Леонид Геллер поразил как раз обращением к подобному. Все возвращались к одним и тем же текстам: Бабель, Пастернак, Блок. А он выбрал очень нетрадиционный ряд, в том числе и боевики с детективами. И там как один другого впечатывает в дверцу машины, кровавое месиво.

В.Д.: Массовая литература очень интересна с социологической точки зрения, и менее интересна филологам.

А.К.: В журнале "Новое литературное обозрение" печатались результаты исследования как раз массовой литературы. Собралась сильная группа ученых-филологов. И оказалось, что при колоссальных интеллектуальных затратах этой группы, результат практически никакой. Они нашли то, что и так лежало на поверхности. Один из этих исследователей очень тонко заметил: "Что такое массовая литература? Это тех же щей, но пожиже влей". Там присутствуют те же идеи, что и в так называемой серьезной литературе, но очень огрубленные для лучшего понимания массами.

- Вы задаете своим студентам изучать наших алтайских литераторов?

В.Д.: Кроме Василия Шукшина и Ивана Жданова они по программе никого больше из местных не проходят. Дело в том, что у нас классический университет. Студенты начинают изучать литературу от Гомера и заканчивать местными писателями было бы нелепо. Мы вставляем в программу только авторов общероссийского звучания. Тот же Пелевин переведен на несколько языков, и его книги сейчас бестселлеры в России. И к тому же список изучаемых писателей не резиновый.

- Вернемся в Лозанну. Как к вам относились остальные участники симпозиума? Все-таки вы приехали из такого далека.

В.Д.: Мы выделили пять групп делегатов по стилю поведения. Русские французы, французские французы, немцы, восточные европейцы (поляки, украинцы и москвичи) и мы двое азиатов.

А.К.: Наши москвичи - типично самовлюбленные. Они не читают ничто провинциальное...

В.Д.: ... и всего прочего не читают. Самые приятные в общении были русские французы и немцы.

А.К.: Их как раз и отличает совершенно неподдельный интерес к российской глубинке. Они слово "Барнаул" впервые услышали и засыпали нас вопросами: как вы там живете, про нашу систему образования. Я сам, признаюсь, меньше интересуюсь, что у них там в Гамбурге. Профессор из Майнца отметил, что немцы лучше других европейцев способны понять русских.

В.Д.: Русских французов очень сильно интересовало, есть ли в России какая-то независимая от Москвы культурная общность. Наверное, начитались того же Пелевина. Помните, там есть город Алтай-Виднянск с рестораном "Сердце Азии". И у русских французов создалось впечатление, что мы посланцы какой-то неизведанной цивилизации.

Беседовал Андрей НИКИТИН.